Читать книгу: «J & J. Роман»

Шрифт:

© Жан Легенэк, 2016

© Юлия Вельбой, 2016

ISBN 978-5-4483-0473-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Мне четыре-пять лет. Я иду вместе с дедушкой по тропинке, ведущей от его дома до моста. Дед мой жил на краю света на маленьком острове – полуострове на самом деле, который связывался c сушей мостом длиной около ста метров. Мы ездили к дедушке каждый год и проводили там все лето. Так мы шли по тропинке, и вдруг я услышал, как с ним заговорила одна из его племянниц (на острове все жители были родственниками). Она заговорила на бретонском, местном языке, и он ответил так же. Бретонский был у них родной язык. До тех пор я этого не осознавал. Только в тот момент, как дедушка ответил ей на бретонском, я вдруг понял, что у него есть другой язык, на котором он говорит с другими людьми (с нами он всегда говорил по-французски). И тогда у меня родилось понятие иностранного языка. До этого оно не существовало, хотя я, наверное, больше ста раз слышал, как дед таким же образом приветствует родственников. Я впервые осознал непонимание того, что говорят окружающие меня люди. Доверие мое к надежности языка разбилось на части.

Мне четырнадцать лет. Мы сидим в классе. Возле меня – большой одноклассник по фамилии Иванов. На парте перед ним лежит сборник русских народных сказок с прелестной картинкой на обложке. Название написано кириллицей. Я не знал, что такое кириллица, и что значит это название. В школе мы учили только английский, другой шрифт мне на глаза никогда не попадался. Меня поразило то, что там стоят отдельные согласные – это казалось мне загадкой. Хотя отдельные согласные бывают и у нас. Я сразу же решил, что выясню, в чем дело.

Я купил себе учебник, словарь и второй том полного собрания сочинений Н. В. Гоголя (первого в магазине не было) – ни в чем не сомневался! – и стал читать приключения Чичикова со словарем. Очень трудно было запоминать имена, места и события. Никогда больше в своей жизни я не проявлял такого упорства, такой решимости.

Через три года я сдал экзамен по русскому языку, истории и культуре в университете. Но потом возникли иные заботы. Я не то чтобы разлюбил русский язык, но занимался чем-то другим, чем обычно занимаются в этом возрасте… Родились дети. Прошли целые десятилетия до того, как я вновь взялся за русский с целью окончить дело, которое нельзя окончить.

О бретонском я совсем забыл. К тому же, дед всегда отказывался обучать меня. Ему так долго внушали: это язык бескультурных людей, язык неинтересный, бесполезный, что он поверил этому. В школе помечали тех, кто говорил на бретонском – к ним в карман совали камень или устричную раковину. Тот, кто в конце учебного дня оставался с ракушкой, был наказан.

Советская власть имела мудрость не запрещать местные языки. Третья Французская республика не была такой здравомыслящей. Позже я попытался учиться бретонскому самостоятельно, но мне так никогда и не удалось овладеть им как следует. Мой бретонский – книжный, школьный, я не могу на нем свободно разговаривать. Да это и не нужно, теперь мало кто на нем говорит. Другие местные говоры, такие как баскский и эльзасский (который является диалектом немецкого), выжили, бретонский же не оправился. Жаль. Это был своеобразный, правда, ужасно сложный язык.

Глава 1

Месье Жан, я, наверное, разочарую Вас. Я не так молода, как та юная особа на странице в Контакте. Она прекрасна, но совсем не я. Дело в том, что моя настоящая фамилия не Вельбой, а Качикова, под этой фамилией меня и ищите. Моя страница есть в Одноклассниках, там висит несколько моих фото. Две, кажется. И в LJ я тоже есть.

Извините, Юлия.

Странно, как мы иногда реагируем: я прочел Ваш роман и попробовал искать Вас в интернете; увидел на страничке фото миловидной девушки с нежным лицом и узнал в ней Вашу героиню. Мне почему-то втемяшилось в голову, что прототипом для героини должна быть не кто иная, как Вы. Конечно, это чистая выдумка. Еще раз извините.

Ничего страшного. Вы так хорошо пишете по-русски, у Вас, наверное, русские корни?

Спасибо за комплимент. Писать-то я пишу грамотно, понимаю тоже хорошо. А говорить – это катастрофа. За разговор я взялся серьезно лишь год назад, когда мы с моим другом из Донецка, Владимиром, почти ежедневно начали разговаривать по Скыпе. До этого я почти никогда не говорил с русскими. Русских корней у меня нет.

Я живу на юго-западе Франции, в Лиможе, тихом небольшом городе. У нас с женой есть дом возле Кагора. Там кабинет, где я принимаю своих пациентов. Жена работает в Лиможе, я каждую неделю провожу там три дня. Она приезжает в наш дом, когда у нее отпуск.

Когда-то я служил учителем французского языка, потом инспектором народного образования. До сих пор преподаю в университете французскую грамматику и педагогику, но это не отнимает у меня много времени. Еще я занимаюсь тем, что мне нравится: психоанализом и письменным переводом с русского. Связи между двумя вещами не ищите.

Издадут Ваш роман или нет, я все равно рад его переводить, тем более, что точного срока нет. Было бы прекрасно, если бы Вас читали и во Франции, но знаю, шансов мало.

Жан, мы же с вами где-то коллеги! Я тоже работала переводчиком, только немецкого языка. Переводила инженерные каталоги и деловую переписку. Лингвистического образования у меня нет, меня взяли так, на пробу, и оказалось, что моего уровня вполне достаточно. Язык я выучила самостоятельно. Мой дедушка был учителем немецкого языка, и у нас дома было много немецких книг. Я просто брала в руки книгу и читала. Правда, теперь многое уже забыла. Без постоянной практики все забывается.

Приятно познакомиться, уважаемая коллега! К сожалению, я не смог войти на сайт Одноклассники, чтобы увидеть Вас. Вернее, я зарегистрировался, но не увидел там поля для поиска. Наконец, в Контакте нашел некую Юлию Качикову. Вот ссылка. Это Вы?

Да, это я. Но, кажется, там я не очень на себя похожа, фотография сделана в виде акварельного рисунка. Высылаю вам другую, с веб-камеры. Она более реалистичная.

Юлия! Какое прекрасное лицо! Какая Вы прелесть! И это очень скупо сказано. В действительности Вы лишь немного старше той девушки в Контакте, которую я нашел в начале своих поисков.

Спасибо :) Это обычное домашнее фото, я даже не ожидала, что вам так понравится.

Юлия, я всегда рад вашим сообщениям.

Продолжаю переводить, но до сих пор перевел только три главы.

Я тоже рада Вашим сообщениям, Жан. Мне кажется, Вы тонкий и думающий человек. Знаете, мы здесь психоаналитиков видим только в кино: приходит человек, ложится на кушетку и начинает что-то говорить. А врач делает из его слов какие-то свои выводы. Как это странно. И я, наверное, никогда не смогу отделаться от ощущения, что это такой вид игры.

Я заинтересовался психоанализом много лет назад, когда у меня болел желудок, и все лекарства оказались бесполезны. Я обратился к психологу. Каждый сеанс он говорил со мной по полчаса о всякой всячине, как с соседом по площадке… а я должен был платить за это пятьдесят евро! Мне пришлось отказаться от него и обратиться к другому врачу, который лечил с помощью т. н. релаксации. Помню, лежу на кушетке, а он повторяет монотонно: «Моя правая рука приятно теплеет», на французском «Мом бра друа эт агрэаблэман шо» (приблиз.).

Мысленно повторив эту формулу, я испытал ощущение, будто рук у меня уже нет! Я спросил врача, что это значит. «Очевидно, имеет значение созвучие выражений агрэаблэман шо (приятно тепло) и агрэаблэ маншо (приятный однорукий человек). Я моментально понял, что такое влияние мысли и слов на тело и относительная значимость звуков и смысла.

Сначала я брал сеансы психоанализа из-за проблем со здоровьем. Продолжать меня толкнуло любопытство. Узнав о влиянии слов на тело, я хотел идти дальше. Врач посоветовал мне обратиться к одной из его коллег, молодой женщине, уверяя, что она очень способная.

Я записался к ней на консультацию. Врач была одновременно психиатр и психоаналитик, что у нас не редкость. У нее были темные глаза и строгий взгляд. Она говорила очень мало, тон ее был сухой, немного насмешливый. Мне было не по себе, а вместе с тем очень любопытно; Теперь я понимаю, что на самом деле подсознательно хотел сорвать с нее маску безразличия и холодности, которая так меня задевала. Впоследствии я осознал, что эта ситуация в точности повторяла другую, забытую ситуацию, когда я испытывал чувство неполноценности при сестре, старшей меня на четырнадцать лет.

Основное правило психоанализа гласит, что пациент говорит о чем угодно, а психоаналитик слушает и не отвечает, пока не найдет в его речи что-нибудь интересное. Он обращает внимание не столько на содержание, сколько на слова или, лучше сказать, на странности: оговорки, противоречия, несуразности.

Итак, я говорил врачу о прошлом, о жизни у нас дома и почему-то рассказал о белых и черных предметах, сейчас уже не помню, каких. Мое внимание к таким подробностям насторожило аналитика, и она спросила, что приходит мне в голову при словах «белое» и «черное». И вдруг я вспомнил: пол в коридоре, который состоит из белых и черных плиток. Я разъярен, как только могут быть разъярены маленькие дети, бросаюсь к двери. Кто-то удерживает меня сзади. Сестра только что вышла замуж, и сейчас уезжает с мужем; кажется, они едут в Италию, да безразлично куда. Мне шесть лет, и я не хочу, чтобы она вообще уезжала! Нет слов, чтобы описать мое чувство потери.

Я чувствовал, что сестра принадлежит мне. Я никогда не задумывался о том, что когда-нибудь она выйдет замуж и покинет нас. Как много значит отъезд сестры для шестилетнего мальчика? Должны ли были родители подготовить меня к этому заранее? Все равно… прошлого не вернешь.

Не спросила бы врач о белом и черном, я продолжал бы рассказ и пропустил бы шанс освободиться от старого непосильного груза. Я ведь совсем забыл об этой домашней драме, никому никогда о ней не рассказывал, кроме своего психоаналитика. Сестра умерла десять лет назад, так и не узнав об этом.

Какая грустная история. В детстве я тоже думала, что брат мне некоторым образом принадлежит. У меня было убеждение, что когда мы с ним вырастем, то поженимся. Не знаю, откуда я это взяла, но такое развитие событий казалось мне естественным. Нет, у нас с ним не было жесткого разрыва, просто однажды поделилась с мамой своими соображениями, а она сказала, что этого не будет. Что Олег вырастет и найдет себе другую невесту, а я – другого жениха. Долгое время я была в недоумении: зачем нам кого-то искать, если мы уже есть друг у друга? При этом мы с братом постоянно ссорились, дрались, вечно что-то делили… Но это не казалось мне препятствием для счастливой совместной жизни.

Как неожиданно, Юлия. У вас похожий детский опыт, правда, менее травматичный. Пожалуйста, продолжайте рассказывать, мне интересно.

А нечего больше рассказывать. Это, пожалуй, и все, что я помню о наших детских отношениях. Скажите, а Вы излечились тогда от болей в желудке? Эти воспоминания помогли Вам?

Да. После сеансов релаксации я чувствовал себя прекрасно физически. Но оставались некоторые нерешенные вопросы моей расстроенной юности, и я надеялся, что с помощью анализа найду ответы на них. И действительно, когда я начал заниматься самоанализом, моя жизнь сильно изменилась.

Она улучшилась?

Я бы сказал, приобрела новый смысл. Жизнь моя стала яснее, светлее. Я понял, чего хочу, и от этого почувствовал себя более достойно.

До анализа я был замкнутым, вечно в плохом настроении; без конца переписывал план романа, которого так и не начал. Я лежал на диване, смотрел телевизор и выкуривал в день по две пачки сигарет. После анализа я перестал смотреть телевизор, бросил курить, снова взялся за учебу, получил два диплома, защитил докторскую диссертацию, опубликовал три книги, стал президентом одной философской ассоциации, которой и занимался в течение последующих пятнадцати лет.

А написали ли Вы тот роман, план которого составили? И о чем он был?

Скажем так, я его писал. В романе рассказывалось о приключениях кота, который вдруг осознал, что умеет говорить на человеческом языке. Люди ничего не подозревали о его способностях и обсуждали при нём семейные и любовные тайны, а кот свой болтовней создавал всевозможные скандалы в городке.

Интригующий сюжет.

Возможно. Но эта история никого из издателей не заинтересовала, и вскоре я забыл о ней. Рукопись исчезла бесследно. Я ее на пишущей машине набирал, еще до компьютерных времен. После первой неудачи я приянлся за план для новой книги. Варианты плана менялись каждый день, я проводил много времени за улучшением структуры романа, пропорций отдельных частей, подсчитывал количество подсекций в каждой части, количество страниц в каждой подсекции и в конце концов погряз во всей этой чепухе. Но первой страницы так и не написал.

Закончив с этим планом, я продолжал придумывать новые и новые проекты, которые тоже никогда не воплощались в жизнь, пока не осознал, что неспособен к беллетристике. Я больше философ, чем писатель. Филолог, критик, но не сочинитель романов. Я люблю литературу у других.

Подождите, а как же те три книги, которые Вы упоминали, и которые вы как будто опубликовали?

Это были совсем другие книги! Я написал их на одном дыхании в восхищении перед теми авторами, которые привлекли меня своим исскуством, и тем, что неосознанно приоткрыли дверь в новые области знания. Например, первая моя книга посвящена появлению в литературе XIX века образа бессознательного. В ней я показал (по-моему, довольно убедительно), как фантастические рассказы того времени предсказали такие понятия, которые психоанализ откроет лишь сто или полтораста лет спустя.

Психоанализ помог мне также выбрать профессию. Я был необщителен, но пошел туда, где важнее всего психологический подход и умение контактировать с людьми – я стал инспектором народного образования. Но весьма своеобразным инспектором! Я чувствовал себя свободным соблюдать министерские указания или нет. В моем подчинении находилось около трехсот учителей, которые не только уважали меня как начальника, но относились ко мне с личной симпатией. Я держал себя с ними демократично, отчего коллеги ревновали и часто не одобряли меня.

Работал я с удовольствием. Я делал то, что казалось справедливым мне, а не министерству, и что позволяло подчиненным выполнять свою работу наилучшим образом. Я нашел время для размышлений о своих внутренних проблемах и вдруг осознал, что до этого никогда не пытался думать – жизнь состояла только лишь из привычек.

Я описал здесь видимую часть изменений. Невидимая – была еще более ощутима и более важна.

Как мне знаком тот человек, которым Вы были в период «недумания»! Очень хорошо представляю, как Вы лежите на диване, курите одну сигарету за другой, листаете каналы телевизора… кажется, я даже вижу выражение Вашего лица. Наверное, дело в том, что таких мужчин я повидала достаточно. Таким был мой отец – правда, это состояние вдобавок было приправлено алкоголем, такими были отцы моих подруг (большинство), мои дяди, брат. И такой безысходностью веяло от этих мужчин, как будто они не живут, а доживают свои жизни и только о том и думают, скоро ли всё это закончится. А женщины их сидят на лавочке, лузгают семечки и сплетничают (если уже управились по хозяйству и накормили детей). Так проходит жизнь… Эти картины в юности очень пугали меня, и помню, в пятнадцать лет я решила, что НИКОГДА не буду сидеть не лавочке, а мужем моим будет ученый!

А мужем будет – ваш брат :)

:) Кстати, вчера он приехал. Все собрались вместе: я, мама и Олег – как раньше, когда мы жили еще одной семьей. Мама поджарила картошки на сале, яичницу с луком – тоже на сале, купила томатный сок. Всё это очень аппетитно выглядело и умопомрачительно пахло. Я зашла на кухню, думала, мы сейчас сядем за стол. Но мама предложила поесть только Олегу. Когда он уже сел, она поворачивается ко мне и спрашивает: «А ты будешь»?

Я, скрепя сердце, ответила да. «Тогда принеси себе стул», – сказала мама. Я сходила за стулом и села к столу. Потом ели в гробовой тишине. Я смотрела вниз, в свою тарелку, – просто не знала, как встретиться с ними взглядом. В конце завтрака брат спросил: «Ты, наверное, на что-то обиделась»? Я высказала им всё, что о них думаю.

Поведение Вашей матери, Юлия, кажется загадочным, однако оно может быть вполне объяснимо. А Ваш брат не выступил Вам в защиту? Любопытно, как именно они реагировали на Ваши претензии? Что ответили мать и Олег, помните?

Нет, брат в защиту не выступил. Он слушал меня, нахмурившись, лишь в конце моей речи сказал: «Юлька, ну хватит». Здесь он имел в виду, хватит расстраивать маму.

Олег тогда приехал не просто так, а чтобы чинить маме водопровод. А я пришла шить (у мамы дома стоит швейная машинка). Так что мы собрались вместе случайно. Позже, когда я спросила у мамы, почему же, собственно… она ответила, что картошки было мало, и на всех могло не хватить. А Олегу надо было поесть в первую очередь, ведь он с работы, с ночной смены.

Пока что я не могу сделать никаких выводов о вашей проблеме. Слишком мало информации. Вы можете еще рассказать о ваших семейных отношениях?

В семье обо мне сложилось мнение как о человеке странном, оторванном от жизни. Но странном со знаком минус. Никто этого вслух не говорит, но по отдельным словечкам, по выражению лиц, по тому, как меня не хотят приглашать в общую компанию, я догадываюсь.

Меня не зовут не только в узкую компанию, где мама и Олег, но и, так сказать, в «большую семью». Несколько лет назад Олег праздновал день рождение своего сына. Собрались ехать в балку на шашлыки. Замариновали свинины, закупили овощей, водки-селедки, прочей снеди – мои родичи любят хорошо покушать. Приглашены были: обе бабушки, крёстные, кумовья, их друзья, но только – не я! А когда я стала осторожно интересоваться, почему же, собственно… мне ответили, что мясо – продукт дорогой, и на всех не хватит. Это было сказано без всякого юмора.

И вот, картина маслом: теплый летний день, вся компания собирается во дворе и радостно, в предвкушении шашлыков устремляется в балку. А я смотрю на этот праздник жизни из окна, как наказанная.

Да, это не совсем обычно для родственных отношений. Странными здесь кажутся ваши близкие, а никак не Вы. Скажите, а разве им не интересно общаться с Вами? Они знают, что Вы пишете романы?

Знают, но, кажется, они видят в этом что-то не совсем уместное. Когда я была подростком, у нас в подъезде жил писатель. А точнее, Яша-писатель – все называли его так. Это был человек прошедший войну, тюрьму, довольно почтенного возраста и вечно пьяный. Нужно было видеть, как с утра он вышагивает, весь закутанный в черный плащ, в черной широкополой шляпе. Это была не простая шляпа, а с претензией. Не знаю, в чем состояла претензия, в покрое или в особой посадке на голове, но даже в свои двенадцать лет я ее замечала. Подмышкой он нередко нес стопку бумаги (рукопись?) или нечто, обернутое газетой.

Ближе к вечеру его уже видели расхристанным, шатающимся; элегантный плащ нараспашку и запачкан в грязи… Каким чудом ему удавалось сохранять шляпу? Время от времени Яша валялся под лавочкой у нас во дворе: он – отдельно, шляпа – отдельно.

Отец мой потешался над ним, он вообще был жуткий пересмешник. Однажды Яша встал из-под лавочки; стоя на хлипких ногах, огляделся, явно в поисках своей шляпы, а отец мой сказал, указав на крышку от канализационного люка: «Так вот же она!»

Яша-писатель действительно что-то писал, кажется, военные мемуары, и даже ездил по издательствам. Он давал почитать рукопись и моему отцу, над которой тот опять-таки хохотал.

Могу сказать лишь одно: Вы от своих близких очень отличаетесь. К сожалению, они понимают Вас не больше, чем окружность понимает сферу. Это лишь интуиция с моей стороны.

Перевод вашего романа теперь насчитывает сто страниц. Я был довольно занят в декабре, продолжу уже в новом году. Юлия, поздравляю Вас с наступающим Новым годом и хочу выразить одно пожелание: чтобы продолжалась наша с Вами переписка.

Целую Вас.

Jean

Спасибо за поздравления, Жан. Мне было очень приятно их получить.

Когда я была ребенком, это было волшебное время. Папа приносил ёлку, и в доме наступал настоящий ажиотаж. Этот запах, ящик с игрушками, брошенные на пол сосновые ветки, беспорядок в комнате так будоражили меня! Папа говорил: «Отойдите, не мешайте», – а мы всё скакали вокруг и не могли угомониться. Мне казалось – вот, для чего мы жили этот год! Потом мы с братом ложились под ёлку, выключали свет и смотрели снизу на блистающие игрушки. Я могла целый вечер лежать, не отрывая от них взгляд.

Вчера по телевизору в новостях показывали Францию. У вас там уже во всю готовятся к встрече Нового года: улицы украшают огнями, ставят ёлки… А у нас в городе всё будет серо до последнего дня, лишь в ночь с тридцатого на тридцать первое приволокут откуда-то облезшие сосновые ветки и быстро соорудят возле кинотеатра ёлку на железном каркасе. Потом набросят на нее пару трубок бегущих огней, и всё – праздник готов. А у Вас в Лиможе как?

Новогодняя обнимашка!

У нас отмечают не столько Новый год, сколько Рождество. Но по телевидению все преувеличивают – лампы и гирлянды зажигают теперь значительно позже, ведь нужно экономить. А вот игрушки в магазинах выставляют на продажу с каждым годом все раньше. Это будет будоражить воображение детей, малыши будут два месяца надоедать родителям, пока те не купят им что-нибудь. Доход превыше всего! Капитализм так капитализм.

Тридцать первого мы немного праздновали с женой, нас было только двое. В 00:05 уже легли спать. Мои дети были в Марокко, а дочь жены, которая провела с нами Рождество, гостила у друзей в горах. Мы выпили бутылку шампаньского, ведь Новый год без шампаньского – не праздник. Ели фуагра и слоёный пирог со сладким мясом.

Сладкое мясо? Оно действительно сладкое или это просто название такое?

Видимо, «сладкое мясо» – неправильный перевод для того, что я имел в виду. Блюдо, купленное мной к новогоднему ужину, называется bouchée à la reine (королевский пирожок) и представляет собой прирог с начинкой из грибов, соуса и телячьей зобной железы. Оно вовсе не сладкое на самом деле.

А как у вас прошел праздник?

Тридцать первого не было ничего особенного: ели, скучали. Первого – мама вытащила меня на прогулку.

Первое января – единственный день в году, когда в нашем городе бывает необыкновенно тихо. Все отсыпаются от безудержного веселья, на улицах ни души. Я люблю гулять в это время. Только под вечер начинают показываться редкие прогуливающиеся парочки и мамы с детьми. Все идут в центр, на ёлку. Под магазинами собираются испитые лица. Они с жадностью откупоривают бутылки и пьют пиво прямо на морозе. Впрочем, они там видны всегда.

С праздником я поздравила только родню в Сибири, а больше никого. Ближайшим родственникам звонить неохота, не по интернету же им писать.

Новогодних карточек я тоже почти никому не посылал, мне лень. Но едва получаю Ваше письмо, хочется тотчас же ответить; на каждое Ваше предложение имею десяток своих, не успеваю записывать. Даже самому себе не могу объяснить почему. Ведь я по природе молчаливый, не склонный к излияниям, свои мысли и чувства не доверяю даже самым близким. Иногда меня в этом упрекают, и заслуженно.

Я не красноречивый, импровизировать не умею, но, читая Ваши сообщения, открываю в себе такие неожиданные реакции и способности к живому слову, которых никогда не подозревал. Меня все время тянет к компьютеру, чтобы проверить, нет ли письма от Вас, или чтобы написать ответ. И когда по той или иной причине не могу сделать этого, втайне страдаю. Мне смешно самого себя. Пожалуйста, не рассказывайте никому.

Не переживайте, Жан, я никому не скажу. Мне не с кем говорить о Вас.

Жан, а если бы Вы встретили меня в своей реальной жизни, ну, к примеру, я была бы вашей студенткой или пациенткой, Вы так же захотели бы со мной общаться?

Если бы мы встретились в реальной жизни, все произошло бы иначе. Если бы Вы были моей пациенткой, например, то мы бы не общались в обычном смысле слова. Во всяком случае, мы общались бы совсем по-другому.

Пациенты говорят много, я – очень мало. Они рассказывают о том, что приходит им в голову, иногда получается крайне бессвязно. Я же стараюсь толковать их высказывания – если только толковать удаётся.

Я никогда ничего не рассказываю пациентам о себе. Психоаналитик является не собеседником, а своего рода зеркалом. Он возвращает то, что ему говорят, но отражает и другой возможный смысл высказанного.

Студентам я тоже не рассказываю о себе. Мы общаемся лишь касательно предмета обучения. Здесь, наоборот, я говорю много, а они мало – обычно лихорадочно что-то записывают. Кстати, я перестал преподавать в университете, в этом году я буду лишь консультировать студентов, будущих учителей. Мы будем общаться по электронной почте, а в июне я окончательно уволюсь. Народному образованию я посвятил сорок лет своей жизни, хватит.

Лишь только дома я говорю о себе, но очень мало. От этого мне часто бывает неловко. Жена редко разговаривает со мной, хотя утверждает, что хотела бы чаще. Когда возвращаюсь из Крессака, где по нескольку дней живу в своем доме, всегда рассказываю ей о местных новостях и интересуюсь, как у нее дела. Она скупо отвечает. Вы же, наоборот, всегда удостаиваете меня подробным ответом. Но Вы иностранка, и так далеко…

Надо же, я раньше и не думала, что могу быть для кого-то иностранкой.

Да, Юлия, Вы иностранка. Но утешьтесь: любимая моя иностранка.

20 ₽
Возрастное ограничение:
18+
Дата выхода на Литрес:
25 августа 2016
Объем:
230 стр. 1 иллюстрация
ISBN:
9785448304736
Правообладатель:
Издательские решения
Формат скачивания:
Аудио
Средний рейтинг 4,7 на основе 219 оценок
По подписке
Текст
Средний рейтинг 5 на основе 4 оценок
По подписке
Аудио
Средний рейтинг 5 на основе 3 оценок
По подписке
Подкаст
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
По подписке
Аудио
Средний рейтинг 4,8 на основе 79 оценок
По подписке
Аудио
Средний рейтинг 4,7 на основе 2098 оценок
По подписке
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 4,3 на основе 20 оценок
По подписке
Аудио
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
По подписке
Текст PDF
Средний рейтинг 4,1 на основе 8 оценок
По подписке
Текст
Средний рейтинг 3,4 на основе 5 оценок
По подписке