Читать книгу: «СГЛАЗ»

1

Тот, кто Ворона видал,

Знает силу мрака,

Ворон к Одину летал,

В вечный он глядел кристалл,

Принял тайну знака.

Константин Бальмонд

Тусклый уличный свет мягко проникает через окно в кабинет, ложится на стол с тетрадью, толстым ежедневником и ручкой; на кожаную кушетку с подушками для ног и маской покрывает морщинистое лицо человека, который дремлет в крутящемся кресле. Рабочий день закончен, дома никто не ждёт, поэтому торопиться не стоит. Девушка, что разделяла с ним каждую ночь ложе, уехала в командировку. Но даже одному в кровати будет уютней, чем здесь. Не зря же он в прошлом году потратил месячную зарплату на ортопедический матрас, подушки и, главное, постельное бельё из шёлка малберри, которое оказалось дороже, чем его двухметровая кровать. Правильно. Нужно идти домой.

Человек потянулся, встал и пошёл к вешалке за пальто. Скоро сентябрь. Днём солнце ещё греет, а вот вечер напоминает, что лето машет нам из-за угла рукой и говорит «пока». Он посмотрел на себя в зеркало: тёмные русые волосы зачёсаны назад, у корней пробивается седина (пора записаться в салон на покраску), белая рубашка аккуратно заправлена в брюки, пуговицы прикрыты чёрным галстуком, на груди поблёскивает бейдж с надписью «Георгий Викторович Жаров. Психолог».

– Вот уже сорок с лишним лет, – сказал он своему отражению.

Раздался стук в дверь, негромкий, будто от костяшки указательного пальца.

«Какого чёрта. Кого там принесло?» – подумал Георгий Викторович, а вслух произнёс:

– Войдите!

Тишина.

Спустя минуту вновь постучали.

– Войдите же наконец! – день и так выдался непростым: барышни, хотевшие от мужа всего, а от себя ничего; мамаши силой притащивших своих неадекватных подростков, хотя лечить нужно было их самих. В какой момент люди начали спускаться по лестнице развития? Мозгом совсем перестали пользоваться – интернет его заменил. Психологам явно необходимы свои психологи.

Снова тихий стук.

Георгий Викторович, который давно перешагнул за все мужские кризисы и являлся одним из самых уважаемых врачей города, не терпел издевательств и насмешек к своей натуре. Он нервно расслабил галстук, широким шагом подошёл к двери и резко её распахнул.

То ли мальчик, то ли старик согнулся перед ним пополам: непонятное зигзагообразное тело. Запах пота заставил психолога сделать шаг назад и тут же замереть. Лишь глаза двигались из стороны в сторону и рассматривали нечто у него на пороге, отчего морщина меж бровей становилась всё отчётливей и глубже.

Майка на этом подобии человека висит словно на плечиках для одежды. Штаны он поддерживает одной рукой, второй подпирает левый бок. Кожа, толщиной с пакет, обтягивает кривые кости и трубки синих вен. Ссохшиеся ниточки губ приоткрывались и беззвучно говорили. Но не это больше ужасает психолога, а взгляд огромных и измученных голубых, почти прозрачных глаз.

– Боже, – Георгий Викторович понял, что уже минут пять пялится на это создание и нужно прекращать, взять себя в руки и вызвать скорую. – Проходите на кушетку. Я вызову врача.

– Нет! – надрывный крик, будто из глубины колодца, заставил психолога вздрогнуть и прижать правую руку в область сердца. – Простите, – прошептал незнакомец. – Мне не нужен врач, мне нужно с кем-то поговорить и рассказать… – Хриплый лающий кашель не дал ему закончить предложение.

Георгий Викторович посмотрел на часы: длинная стрелка почти догнала короткую на цифре шесть. «Ладно, полчаса есть. Выслушаю и отправлю в неотложку» – подумал он и кивнул в сторону кушетки.

– Располагайтесь.

Может, клятва Гиппократа заставила принять бесплатного пациента, чего он никогда себе не позволял или испугался за свою репутацию. Незнакомец так плохо выглядел, что мог умереть под дверью кабинета. А это значит, что полиция прикроет ему практику «до выяснения обстоятельств дела». Следователь будет понимающе кивать, а в его глазах пробежит бегущая строка: «Что с него взять? Это же психолог, а не врач».

– Ну-с, приступим. – Георгий Викторович сел в кресло напротив кушетки, где лежал на спине пациент. «Несомненно, это мальчишка» – подумал. –«Так мог выглядеть анорексик на последней стадии или алкоголик, судя по его трясущимся кистям». – Представьтесь, пожалуйста.

– Вадим.

– А фамилия?

– Не важна.

– Меня можете называть Георгий. Сколько вам лет?

– Двадцать девятого августа должно исполниться восемнадцать.

– Скоро. Через три дня.

– Да. Мало времени осталось. Нужно поторопиться, – пациент присел, уставился в стену и загрузился.

Спустя несколько минут он дёрнулся и с треском в коленях и локтях начал разворачиваться лицом к психологу, пока их тела не стали сидеть параллельно друг другу.

– Для меня очень важно, чтобы мне верили, – пациент не отводит взгляд от психолога и почти не моргает. – Вы же хотите мне помочь?

– Для этого я здесь и нахожусь, для того чтобы слушать о проблемах, что мучают людей. Я им верю и спасаю. «Чувствую вашу боль как свою» – это мой слоган.

Кабинет начал заполняться едким запахом пота. Психолог попытался незаметно отодвинуть своё кресло от кушетки, но не вышло. Он заблокировал колёсики, когда необдуманно решил вздремнуть на рабочем месте. Ему пришлось приподняться, чтобы достать до ручки окна.

– Стойте! – крикнул хриплым голосом пациент. – Что вы собираетесь сделать?

– Окно приоткрыть. Свежий воздух – свежие мысли. – Он потянулся через подоконник и уже дотронулся до ручки, когда липкая влажная ладонь легла на его шею.

– Не надо. Прошу вас, – его губы практически касались уха психолога, и он ощутил металлический привкус во рту. – Мне холодно.

– Хорошо. Давайте условимся: я не открываю окно, а вы не будете меня трогать.

– Угу, – уже сидя на кушетке, кивнул пациент.

– Расскажите обо всём, что вас тревожит.

– Можно начинать?

– Да. Пожалуйста, – Георгий посмотрел на часы. «Чтоб тебя! Уже шесть! Ладно. Дам ему ещё полчаса и попытаюсь убедить обратиться в больницу. Назначу встречу после физического лечения».

– Мне нужно начинать с детства?

– Говорите о том, что вас беспокоит сейчас, потом мы доберёмся и до детства.

– Понял, – пациент уронил голову на грудь, но зрачки его глаз остались на месте и исподлобья сурово смотрели на психолога. Медленно, словно из пещеры, начали доноситься слова. – Кажется, я был так счастлив всего лишь раз. Школа закончилась, экзамены сданы, документы в вузе. Время отдохнуть. Нас трое: я, Игорь и Миха. Наши родители работают на одном заводе. Мы выросли в одном дворе и даже дачи в деревне находятся по соседству. Не просто друзья, а братья. Нам было известно практически всё друг о друге. Любой мог начать предложение, и другой тут же его подхватывал и заканчивал. И в то же время мы разные. Игорь наш мозг, умный, с медалькой школу закончил, правда, с серебряной. Миха – это беда. Моя мама говорит, что у него в одном месте горит, поэтому мы с ним, как на пороховой бочке сидим – ещё немного и разорвёт. – пациент замолчал, вытер рукавом взмокшие от пота волосы. – И разорвало. – выдохнул он, – Это была его идея: взять у предков ключи от дач, уехать на две недели, почувствовать вкус свободы и отметить дни рождения сначала у Михи и Игоря, а перед отъездом мой. Вы верите мне?

– Да. Я вам верю.

– Хорошо.

Ранним утром понедельника мы шли по вокзалу. У каждого в руке было по спортивной сумке: одна с общей одеждой, вторая с едой, третья с пивом и бутылкой виски, на всякий случай. Вы не подумайте, мы не бухарики какие-нибудь. Просто решили оторвать голову перед пятью годами универа. Единственное, за что мы тогда переживали, это пустят ли нас в электричку и, если обнаружат алкоголь, то что будет дальше? Отведут в отдел полиции? А потом нас с виноватым видом передадут в руки родителей, и те, в свою очередь, запрут нас по домам и обломают отдых. Сумку с горячительным нёс Миха, и у него было такое невозмутимое лицо, будто перед нами двадцатилетний парень на выданье, если так можно сказать о парне.

Пациент попытался засмеяться, но улыбка быстро изогнулась в обратную сторону, и приступ кашля на некоторое время прервал его рассказ.

Георгий протянул стакан воды. У профессионального психолога всегда под рукой кувшин или кулер с водой и, разумеется, бумажные салфетки.

Пациент отказался.

– Мне станет хуже, если выпью. Быстрее закончу, быстрее напьюсь. О чём я говорил? – глаза пациента вот-вот утонут в падинах орбит, но он старался не отводить взгляд от психолога.

– Вы окончили школу и отправились отдохнуть в деревню с сумкой алкогольных напитков. – Бесшумный выдох выдал в Георгии нотку нетерпения.

– Да-да, вспомнил. Знаете, когда мы приехали, то выходили из вагона будто рок-музыканты, такие самоуверенные и бессмертные. – Он посмотрел на приподнятую бровь психолога. – Я не всегда так выглядел. Лишь за последнюю неделю моё здоровье покинуло меня, как и мои тридцать килограмм.

– Подождите. То есть всего за неделю вы потеряли тридцать килограмм и стали похожи на… – психолог запнулся.

– Пугало? Дрыщ? Вонючий трупак?

– Я хотел сказать на больного анорексией. Вы ходили к врачам?

– К чёрту врачи! – пациент вскочил и с хрустом сел обратно. – Давайте вы не будете перебивать, только если я сам спрошу?

Психолог кивнул, хотя внутри хотел быстрее избавиться от неожиданной заразы напротив.

– Мы разложили вещи по домам и вечером накрыли небольшой стол у Михи. Выпили всего по баночке пива, потому что решили растянуть удовольствие на две недели, а перед отъездом выпить остатки пива и запить его виски, то есть оторвать напоследок головы. Спустя некоторое время, нам стало скучно, и мы решили прогуляться.

Выходим за ворота, а там соседка баба Зоя за водой идёт.

– Погодите, мальчики, – сказала она. – Я с водой обратно пойду, и вы пройдёте.

– Помочь вам? – вызвался Игорь.

– Я уже вам дорогу перешла. Стойте. Быстро я. – Она медленно заковыляла к колодцу.

Представляете, мы даже не сдвинулись с места. Знаете почему? – пациент не стал дожидаться ответа психолога. – Потому что все в этой местности суеверные. А всё из-за той её части, где живут постоянно: бабки и те, кто работает в психушке, что находиться перед въездом в деревню. На какой дом ни обернись – везде целители, ведьмы, колдуны.

В восемь лет меня начали изводить боли в пояснице (сказались два года в школе). Помню, привели меня родители к одной такой бабке, посадили на табурет рядом с печкой и ушли домой. Сказали, что обратно я должен дойти сам. Мне было страшно в этой маленькой кухоньке. Бабулечка в малиновом платочке на голове и синим фартуком наливала воду в чашку, что-то шептала над ней, потом выливала в раковину, потом сделала то же самое, только в этот раз подала чашку мне и велела выпить до сухого дна. Такой ритуал повторился три раза. Перед тем как дать мне последний раз чашку, она сказала, что когда я выпью, то должен замолчать, не прощаться с ней, не говорить спасибо, не здороваться с прохожими и с родителями, пока моя нога не переступит порог моего дома. И весь путь я послушно молчал, а когда оказался в своей комнате и сел на мягкую кровать, моя спина не стреляла болью. Никогда. Вы верите мне?

– Я верю каждому вашему слову. – у Георгия начала болеть голова. Психолог потёр брови. – Возвращаемся к сути истории. Вы с друзьями ждёте женщину с вёдрами.

– Она прошла. Мы двинулись дальше. Пока её ждали, решили, что дойдём до речки, нырнём пару раз, разожжём костёр, – пациент отвёл взгляд, затем снова уставился на психолога. – Не нужно было туда идти.

В августе быстро темнеет, а в нашей деревне не на каждой улице стоят фонари, а те, что есть, тускло освещают круг под своими столбами. Но Миха достал свой карманный фонарик и посветил в небо со словами заклинания из фильма про волшебников. Сейчас не вспомнить названия. Представляете этот фонарик при нём уже много лет. Знаете, почему он с ним не расстаётся? Потому что до смерти боится темноты. Ему с мамашей не повезло. Она… Можно мне при вас выражаться?

– Я бы не советовал. Всегда можно найти подходящий синоним мату, – психолог облокотился на другую руку.

– Ладно. Она женщина лёгкого поведения. Работает поломойщицей в одном цеху с моей мамой и раньше подрабатывала на дому. Миху родила от одного из приходящих. В общем, когда к ней приходил очередной клиент, то она запирала Мишеньку в ванной без света. Может, думала, что так он ничего не видит и не слышит. А он слышал. Уже повзрослевшим Миха говорил нам: «Я думал, что маме делают больно, кричал, хотел вырваться из плена и победить душителя монстра. Она не понимала, доставала меня за шкирку и шлёпала по щекам ладошками, а если я не затыкался, то завязывала мне рот платком, связывала руки за спиной ремешком от халата и снова сажала на кафельный пол тёмной ванной комнаты. Иногда в таком состоянии я оставался до утра. Мама забывала про меня. Пару раз я даже обоссался. Прикинь, она даже не подмыла меня. Говорит: «Сам стирай, сам ищи, в чём ходить будешь, недомерок». Мне было три или четыре года. Потом появился дядя Паша. Он мне нравился. Играл со мной, учил делать кораблики и самолётики из бумаги, не позволял матери поднимать на меня руку и долго держать в ванной. Это он подарил мне фонарик, чтобы мне не было страшно взаперти».

Лет с девяти – десяти Миха стал сбегать из дома, в основном ко мне или к Игорю. Наши родители не были против, понимали. – Пациент замолчал, перестал моргать. Его взгляд начал мутнеть, но зрачки не отрывались от зрачков психолога. От этого Гергию стало не по себе. Его руки незаметно от него самого стали теребить ворот рубашки.

– Вы отправились на реку, – осторожно сказал психолог.

– Ах да, – пациента будто сняли с паузы. – Дорога была неблизкой. Река находилась в конце жилой части деревни. Мы шли, болтали, ржали на всю улицу.

– Я найду себе богатенькую милую бабусю и женюсь на ней, – сказал Миха.

– Чего? Зачем? – возмутился Игорь. – Тебе с ней спать придётся.

– Ничего ты не понимаешь, – толкнул его плечом Миха. – Представь, прихожу я домой, а она лежит в цветастом халатике и пальчиком меня подзывает: «Иди ко мне. Я уже, как час челюсть вытащила. Прижмись ко мне стремечком к темечку».

– Хорош! Фу! – я его перебил. – Это мерзко!

– А что? Бабули тоже были девочками. Им тоже ласки хочется. Я ей ласку, а она нас всю жизнь обеспечивает и кормит.

– Твою жизнь. Её, думаю, будет недолгой, – пробубнил Игорь.

– Да я прикалываюсь. У меня будет самая шикарная девушка вуза. Буду биться за неё, раздирать тела и молотить табло. – он пробил апперкотом воздух.

Примерно с такими шуточками мы плелись до намеченной цели. Нам осталось пройти мимо последнего дома. За метр до него, мы остановились и дружно перекрестились.

В нём живёт целительница Морозиха. Говорили, что раньше к ней со всей страны съезжались грыжи лечить. За свои заговоры деньги она не брала, только продукты. Жила вдвоём с дочкой Юленькой. Старалась приезжим её не показывать. Вдруг украдут или сглазят. Она красавицей была: глазища чёрные, губки пухлые. После школы она в институт поступила и в город переехала, в общагу. Первый год нормально отучилась, а со второго прогуливать стала, к матери часто приезжала. Говорили, что её там городские девочки травили. Ясно дело. Наша скромная, тихая, красивая, прямо-таки лань для тигриц. Влюбилась Юленька в ухажёра одной из этих девиц. Этот парень тоже Юлю полюбил. За это её и убили. Нашли в подвале общаги раздетую. Надругались над ней палкой и закололи. Мы от участкового слышали, что девятнадцать ударов нанесли в сердце. Видимо, по удару за каждый год её жизни. Но самое жуткое – это лицо Юленьки. Его сожгли кислотой. Говорят, даже глаза вытекли. И это до того, как убили (тоже у участкового подслушали). Пришлось в закрытом гробу хоронить.

После этого Морозиха стала проклинать людей. А те, кто дочку загубил, сами руки скрестили: одна спилась, вторая под машину попала, и остальные нарвались на совпадения со смертельным исходом.

Деревенские жители дом Морозихи стороной обходят, бояться, что если посмотрит, то сглазит на смерть. Вы верите мне?

– Конечно, я вам верю. И это ужасно, что произошло с этой девушкой, – психолог не успел договорить.

– Ш-ш-ш, – пациент поднял руку. – Наша история доходит до развития, а времени мало.

Мы дошли до речки. Миха и я искупались. Игорь разжёг костёр. Потом втроём мы грелись и мечтали, что скоро наши жизни изменятся к лучшему и мы обязательно съедем от родителей и снимем квартирку на троих. Был спокойный вечер. Ветер спал и не шевелил траву, не подгонял реку. Слышался лишь треск веток от огня и стрекотание сверчков. Эти звуки убаюкивали нас. Я уже хотел сказать, что нам пора по домам, но Миха выкрикнул: «Сюрприз!». В одной его руке была бутылка виски, а в другой три яблока. Мы с Игорем отказывались, говорили «да на фиг это нужно», но вскоре сдались, и бутылка пошла по кругу.

Пили из горла маленькими глотками, отчего быстро охмелели. Алкоголь схватил за горло своими зелёными щупальцами и выдавливал то, что скрывалось в тайных шкафах наших душ, – пациент поднял перед собой руки и сделал движение, будто кого-то душит, затем медленно опустил руки и продолжил. – И вот, уже Игорь разошёлся в рыданиях.

– Вы не понимаете, – он обхватил голову руками и говорил куда-то в землю, о чего его и без того зажёванную речь, трудно было разобрать. – Я не хочу от вас в Москву уезжать. Хочу с вами в одну квартирку. Мама настояла, сказала, что не должен срамиться перед людьми. Если в городе учиться буду, то с ней останусь жить. Долбанное му-му-МГУ! Чёрт бы его побрал!

Мы не знали про МГУ, думали, в местном институте будем вместе учиться. А тут вон оно как.

Потом Игорь начал рассказывать про свои домашние проблемы. Об этом мы с Михой немного знали, но некоторые вопросы ещё оставались. Например, почему он в любое время года всегда ходил в брюках и ботинках, летом отказывался купаться и отмахивался от нас умными фразами? Ну, думали, у ботаников свои причуды. Но чтоб настолько плохо…

В общем, все наши соседи в городе и в деревне уважают и ставят в пример маму Игоря. Она из тех, кто никогда не оступается, ведёт исключительно правильный образ жизни, и её репутация даже пылинкой не была испачкана. Мать-одиночка. Муж, офицер, погиб в горячей точке за месяц до рождения сына. Она всего добилась сама и статуса, и руководящей должности на заводе.

Видимо, из Игоря хотела подобного себе человека сделать: отличника в школе и жизни. Оказалось, что мама за любую провинность лупила Игоря по ногам железной линейкой, отчего появились шрамы, которых он стеснялся. А ещё, во время наказания, она говорила: «Видишь эти синяки и раны – это твой позор наружу выходит. За любой проступок следует наказание». Но для меня Игорь был самым лучшим, – пациент ненадолго замолчал и добавил, – Вы верите, что мы хорошие?

– Все люди хорошие. Просто кому-то не повезло, – психолог прикрыл глаза и с выдохом открыл. – Про ваших друзей мне понятно. Как насчёт вас?

– Издевались ли надо мной предки? Нет. Но один детский кошмар до сих пор снится мне по ночам.

Где-то в это же время, в августе, только двенадцать лет назад, в деревне папа собирался за грибами. Он копошился возле багажника старенького «форда», рядом стояли бродни и корзина с воткнутым в неё ножом. Я, конечно же, просился с ним. Обычно он ездил один, говорил, что отдыхает в лесу без нас, но тогда сжалился и взял меня с собой, но с условием, что я буду хвостом за ним ходить. Но как только мы зашли поглубже в лес, я отстал от него и побежал в другую сторону, пока на пути не появилась огромная лужа, истыканная островками травы и сгнившими стволами берёз. Мне захотелось попрыгать в ней. Недолго я был счастлив, потому что вскоре чёрная жижа начала обхватывать мои ноги и тащить на глубину. Тогда я вытащил их из сапог и устремился в обратную сторону. Первый шаг, второй, на третий я опять в ловушке. Моё тело начало дёргаться, руки крутиться словно лопасти, а из горла вылетали крики о помощи. Уже затянуло по пояс, когда мельком я заметил шевеление. Справа, примерно в метре от меня стоял большой пень, а на нём спутанной бечёвкой гнездились чёрные змеи. Что делать? Кричать? В тот момент я вспомнил слова воспитателя из детского сада о том, что змеи глухие. Тогда я до отказа набрал воздуха в лёгкие и заорал: «ПАПА!» Но змеи услышали, начали медленно распутываться, сползать с пня и извиваться в разные стороны, будто лучи от солнца. Помню, я так надрывался в оре, что вырубился, пришёл в себя от маминого голоса на диване.

Отец рассказал, что вытащил из этого гадюшника, когда меня по грудь засосало, а моя голова была запрокинута назад, и по лицу ползали змеи.

Нетрудно догадаться, кого с тех пор боюсь.

– Вы связываете свои переживания с тем, что с вами сейчас происходит? – Георгий почувствовал давление в голове, и ему пришлось подпереть щёку ладонью.

– Возможно, – сказал тихо и протяжно пациент. Его плечи поднялись и пальцы рук вцепились в кушетку, словно он боялся свалиться с неё. – Мы переходим к точке невозврата.

Огонь грел наши лица, а виски – наши желудки. Из бутылки убыло на треть, а мы уже веселы и грустны одновременно. И вот она «точка»: у нас закончилась закуска, и мы решили забраться в чужой огород и найти её там. Ближайший был у Морозихи.

Вадим рассказывал коротко, но в голове крутился целый фильм, наполненный темнотой и криками. Он видел то, что не должен был видеть, и чувствовал то, что чувствовал каждый из его друзей. Это было их общее проклятье и боль, что так неожиданно свалилась им на головы.