Читать книгу: «Шатурская обитель»

1

В тот мрачный день 3 сентября я стоял под стеной Казанского вокзала, ждал Василису. Ветер завывал и нагнетал тоску, очевидно, предвещая нечто зловещее. Но кто когда-нибудь верил проныре ветру? Я – нет, поэтому зачем-то наблюдал за манипуляциями сообщений на табло прибытия поездов дальнего следования. В дальнюю дорогу я не собирался, – просто стоять под стеной Казанского вокзала в ожидании серьезно опаздывающей Василисы: с которой я не был и знаком, было не самым лучшим времяпрепровождением перед поездкой в Шатуру. С этой девушкой нам предстояло примкнуть к нашим друзьям, уехавшим в Шатурский лес вчера.

С табло что-то случилось: оно разом выбрасывало все строчки, а потом ни с того ни с сего слизывало их, все до одной. Ну-ну.

Номера телефона Василисы у меня не было, и я проверял часы снова и снова, надеясь на то, что она вот-вот появится, но сердце колотилось тревожно и мысль приходила обвинительная: зачем согласился вести по непроходимому лесу незнакомую девушку?

«Ошибочный день», – решил про себя этот нетерпеливый парень, стараясь развеять нарастающее беспокойство, – еще хотел сказать «ошибочная девушка», – нервозность уже овладела моим состоянием, скажем так, переполняла мой разум.

– Я здесь! – раздался голос за моей спиной, завораживающий, тёплый голос. – Ты ждал меня?

Конечно, я был предупрежден об особенностях поведения Василисы, неожиданных выходках, смене интонации и манеры речи. У девушки был богатый тембр голоса, насыщенный оттенками. Этот голос способен обеспечить настроение на весь день, хотя день уже на всех парах катился к полдню.

Резко поворачиваюсь к ней. Василиса, девушка 20 лет, в блестящем туристическом комбинезоне на молнии, в самый раз для сентября, с «изучающим» тебя взглядом, ростом сантиметров на 5 тебя выше (это при моем росте – 175). Стоит и улыбается так, будто я тут прятался за углом вокзала, и она меня вытащила на свет божий.

Здороваемся, и в знак приветствия левой свободной рукой прижимаю ее к себе. До этого общались исключительно по интернету. Нормально. С такими красавицами еще в походы не ходил.

Василиса вкратце посвящает меня в курс дела. Она поссорилась со своим парнем (хотя, когда у тебя девушка с такой внешностью я бы на месте парня этого не делал). Все глянцевые журналы должны за ней бегать вприпрыжку, а она идет со мной в заболоченный Шатурский лес. Ну и ну.

Пока она показывает мне на экране айфона расписание электричек, пока мы шагаем по перрону, я краем глаза зыркаю на ее яркий костюм и внушительные формы тела. Все при ней, девушка в соку и бросилась в такие дебри.

Да, еще одежда, как в сноубординге. Голубые рукава, а все остальное синее. В придачу темно-синий рюкзак и синий футляр с фотоаппаратом Canon. Похожа на лыжницу. Сноуборда не хватает и горки.

Толпа нас выносит к электричке. До Шатуры два с половиной часа. А там еще найти такси до заброшенного урочища Душилово. Севернее по компасу от разрушенной церкви нас ждет другая половинка нашей команды: Серафим и Таисия. Нет, это не дед с бабкой, – просто друзья. Теперь такие имена в моде.

Они уехали на своей машине вчера, в пятницу. Василиса, как подруга Таисии, должна была ехать с ними, но была перегружена на работе и вот меня попросили подключиться и доставить Василису в Шатурский лес. Мы смогли только ближе к полудню сесть в электричку. Но ничего. Вечер в осеннем лесу, да обед с дымком от мастерицы Таисии – это приятно. А загадочный дом Гомоса никуда не денется, – обследуем. Что про тот дом рассказывают? Я решил не говорить, чтобы Василиса не повернула обратно. К ночи наше путешествие должно завершиться. На машине друзей мы собирались сегодня же, в субботу вернуться домой, в Москву.

Мы с Василисой помолчали, она хлопнула себя по коленкам и сказала:

– Что за дом? Кто там жил?

– Давай пока работает интернет, загуглим.

– Давай.

– Имя у тебя красивое, старинное.

– У меня прабабка была из тех мест. Ее тоже Василисой звали.

Я стал прощупывать свои карманы, где обычно лежал мой мобильник, но тут меня ждал настоящий «факап», – как любят говорить сегодня, – телефона нигде не было. Я забыл дома мобильник.

Сказать, что моему огорчению не было предела., – это ничего не сказать.

Если бы кто-то увидел глаза Василисы в этот момент (я ничего не говорю про накладные ресницы, которые выделяли эти глаза), но она была в настоящем шоке.

– Это шутка??? – спросила она.

– Да нет, черт возьми, – ответил я, снова перекапывая содержимое своего рюкзака. Я не стал все выкладывать, и места бы не хватило и как-то неудобно. Но на ощупь уже все понял.

Надо отдать должное этой девушке, к ней быстро вернулось самообладание.

Не обращая внимания на мою осечку, она взялась читать с экран телефона ценные сведения об объекте.

– Так, дом Гомоса представляет собой образец дворянской деревянной застройки второй половины XIX века. Но по каким-то причинам дом исключён из перечня выявленных объектов культурного наследия и, в настоящее время, находится под угрозой сноса. Это заброшенный двухэтажный дворянский особняк 19 века. Был возведен среди шатурских болот в 1870 году. Год указан на фасаде. Так… Вот. Автор проекта не установлен. А когда годы спустя, хозяин – мещанин Леонард Корнеевич Гомос назвал адрес архитектора в Питере, и взломали квартиру – в ней был обнаружен лишь мумифицированный труп и без документов.

– Вот так, – добавил я. – Сгинул архитектор, как дом построили, и все тайны вместе с ним сгинули… А может Леонард Корнеевич побеспокоился, чтобы архитектора сжить со света. Я слышал, грехов на нем.

– Так. Еще что… Так, еще… Вот! Дом известен тем, что после смерти Гомоса в 1899 году дом постоянно переходил из рук в руки, а потом стоял заброшенным. У Гомоса наследников не оказалось. В 1901 году здесь было наводнение. Часть кладбища размыло водой реки. Вода подмыла основания берега, где начинались могилы. Гомос был похоронен на краю кладбища. Но гроб его оставался в могиле. Когда вскрыли – гроб был пуст.

А вот из записей какого-то дотошного краеведа.

Известно, что из всех хозяев Гомос прославился безудержным развратом. Устраивал шабаши, на которые со всей округи свозили крестьянских девок. Бывали случаи, что воровали и девиц из помещичьих усадеб.

Вся округа была в страхе. Пленниц запугивали, держали взаперти, наряжали, выводили на купания в пруду и всякие увеселения с гостями, а потом лишали девственности, удовлетворяя свои изощренные фантазии. Провинциальные развратники в долгу не оставались, вовлекали новых знакомых, щедро платили за представления.

Гомоса постигла кара. Как-то собрались мужики, и устроили ему «потеху». Пруд завалили спиленными деревьями. Поперек дороги к имению выкопали ров шириной в три аршина. И пошли его «выкуривать». Вокруг постройки все пожгли, он на своем скакуне доскакал до рва, бросил коня, и драпать в лес – изловили его, на пне отрубили руки и отпустили обратно в лес, там он и сгинул. Такой способ казни был связан с тем, что этими руками он касался чужих жен.

А когда труп нашли – схоронили на краю кладбища.

Один извозчик рассказывал. Гомос любил собирать весьма экзотичных гостей, а проще говоря, извращенцев со всей округи, те наряжались и ехали на оргии с бубенцами как на бал. Салюты, фейерверки, факелы по лесу, – не раз люди шли пожар тушить, чтобы огонь до деревни не дошел. Особливо любил женщин раздевать, нагишом отпускать и устраивать за ними по лесу шествие и погоню. Беглянок возвращали и наказывали.

Гости, кроме удовольствия участия в оргиях, охоты на людей, получали подарки, в том числе статуэтки на память. Статуэтки были похабные. Воротясь домой, многие боялись такое показать домашним, никто не знал, чем там их отец или муж занимался у Гомоса в гостях. Потому по сей день статуэтки находят в огородах, в лесу.

Устроил Гомос Обитель разврата. Немало невинных душ загубил. С тех пор в здешних краях установилась традиция – на День Ивана Купала венки по деревьям развешивать, в них заговоренные тряпочки, колечки, повязки, узелочки, – так поминают люди своих загубленных предков.

– …Ты замужем? – спрашиваю ее.

– А это тут при чем?

– Ну, Гомос Гомосом, а мы то с тобой толком не познакомились.

– Мы же общались в «Телеге», – сказала она, опять применив свой теплый шепчущий голос.

– Видимся-то в первый раз.

Тут пожилая грузная женщина, что придавила Василису в левое плечо, посмотрела на нее с подозрением. Василиса не осталась в долгу и отмерила женщину взглядом, который означал «Чего тебе надобно?»

– Интересный факт, – продолжала Василиса. – Считается, что дом был построен в 1870 году, в честь знаменитой мистификации Лео Велиара, для тайных встреч последователей тайных религий.

– Подожди, Велиар…, так звали, по-моему, одного из бесов.

После моей вставки, Василиса с еще большим усердием стала читать:

– …В 1870 году ненавистник всякого рода религий Лео Велиар устроил мистификацию. Он опроверг учение церкви и на своих сеансах поведал миру массу «тайн» о связях с Сатаной. В связях были уличены как масоны, так и ремесленники, крестьяне, торговцы, и даже священнослужители. Сатанизм скрыто процветал. Велиару лишь оставалось дунуть на угольки, как они вновь разгорелись. Он даже выпустил массивную книгу в кожаном переплете «Дьявол не в подземелье». Фолиант. Но кто приобрел, потом горько разочаровались, – переплет оказался из кожи людей.

– Жесть! Давай переключимся на другую тему.

– Давай! Ты спрашивал, замужем ли я. Сообщаю: в разводе.

Она в разводе, а я вообще не знаю, как это жить в браке. Ну это ладно, то, что Василиса прочитала про дом – это еще цветочки. Мы собрались на тот «объект» по другой причине. Во-первых, там пропадали люди, и не факт, что это с домом не связано. Кстати, как выглядел Гомос никто не может описать. Во-вторых, у нас были свидетельства очевидцев, что в доме гнездится какая-никакая, а нечисть несусветная. Других слов не подберу. В-третьих, у людей галлюцинации, а после лечатся. Возможно, это байки, но Василису посвящать в такие тайны Мадридского двора я не решился. Потеряю еще попутчицу по дороге.

А все-таки, на минуту представил, как начинался день в эпоху Гомоса.

В барском доме свежий ветер с утра доносит с полей запах сена, утки настойчиво крякают на пруду, воробьи щебечут на ветках. Но вот проснулся хозяин, сидит на веранде чаи-кофеи гоняет, и привычной идиллии как не бывало, лишь шепот челяди по углам.

Шепот был не из праздного любопытства. Вечером Гомос превращался в зверя. Прислуга знала, что ждет того, кто осмелится уйти, сбежать, ослушаться, кара неминуемая. Ваньку из Сергеевки плетьми забили за его вольности. А сколько людей сгинуло почем зря и неведомо как.

Наступили новые времена. После установления Советской власти заселили в дом Гомоса бригаду лесозаготовок. Поначалу все шло спокойно, – лето поработали, осень, а вот зимой пришла беда. Мужики будто с ума сошли, напились и устроили поножовщину. И поехали оттудова, кто на кладбище, а кто в тюрьму. Где-то в шестидесятые, один чекист на пенсии написал в мемуарах, как один из арестованных сошел с ума, и на допросах рассказывал, что повеление убить получил от хозяина. А фамилия хозяина Гомос. Жив, мол, хозяин. А в комнатах второго этажа девицы живут. Сарафаны старинные носят и с зеркалами разговаривают. И не выбежать без разрешения хозяина, – двери есть, а ведут в никуда. Каждую ночь, когда лунный свет касался окон, слышал этот арестант голоса, вроде как стены начинали нашёптывать ему какие-то указания. В стенах дома живут страхи. Можно увидеть то, что давно забыто, но никогда не покидало этот дом.