Читать книгу: «Закон всего»
Ничто в мире не роднит так малое дитя, шустрого бизнесмена, зрелых лет мещанина, школьника, ученого мужа с женой домохозяйкой и обаятельную даму в благоухающем соку, как мечта разбогатеть волшебным образом, без особых усилий и потуг. И по возможности, пожелание в ближайшее время должно свершиться, а иначе, что ж – консервировать грёзы пустое дело. Мечты обязаны спуститься на землю и возблагодарить своего создателя, которого севрюга в аквариуме рыбного магазина каждый день хвостом манит… Сказочные чудеса будоражат мысли рьяных шалопаев и добропорядочных граждан, богатых и не очень, здоровых и тех, кто еле тянет свой жизненный воз, больше топчась на месте, готовясь взлететь на небеса обетованные. И если что-то складывается не как хотелось и мечталось, всегда можно чуточку исказить реальность, немного соврав для шарма в свою пользу, а заодно похаять зловредную несговорчивую фортуну: фонарь ей в голову! – чтоб лучше видела вашу желанную цель…
Закон Всего не открыт, но разнообразные исследователи рвутся к его решению, троща миражи на пути, а заодно лбы друга. Как только задача разрешится, настанет эра благоденствия – похлеще коммунизма будет – куда там его кисельным берегам с молочными реками, умора…
По компетентному мнению Емельяши, лажа – это, когда видишь на пути монету, предвосхищённо наклоняешься поднять – оказывается плевок, еще и клейкий. Он был уверен, чувствовал спиной, что весь мир, особенно старухи на скамейках, следит за его действиями и завидует не доброй завистью. А еще Луна… особенно, когда полная, старается досадить и голову заморочить коварными тенями вокруг. Эти мысли он не хранил втайне от своей невесты Любаши, и тем вызывал здоровое любопытство нареченной. Приближающаяся свадьба будоражила воображение молодоженов и приоткрывала врата в зияющую неизвестность совместной жизни. Врата требовали смазки. Самогонный аппарат пыжился на огне круглосуточно, производя на свет сокровенный продукт методом дистилляции.
На стене напротив аппарата висел портрет бородатого мужика с львиной гривой, вдумчивым взглядом следившим за процессом перегонки. На табличке внизу кто-то перечеркнул надпись «Карл Маркс» и добавил сверху: «Дмитрий Менделеев, химик». Бородатый на портрете был вооружен ручкой и листом бумаги, внося в нее, похоже, ученые замечания касательно технологического процесса происходящего рядом.
Аппарат пыхтел, продукт дистилляции капал, влажность в помещении была повышенной, у господина с портрета слезились глаза и текло с носа. Свадьба обещала дать копоти и утереть очи и нос ученому бородачу. У того в бороде застряла вермишелька. Неопрятная оплошность художника – кривизна галактики его ошеломи….
«Замашки у взрослых, бес их дери, однообразные и примитивные; чуть что – вскипают яростью, бухтят поучения и хватаются за то, что под руку попадется, лишь бы отутюжить слабого. И все время повторяют, что кое у кого ума не хватает. У кого же это, интересно?.. Как проверить наличие разума, если мозги черепом укрыты, не подобраться? Ни утонченных нынешних шуток не понимают, ни глубинных порывов юной души… Бестолковая зашоренность от всего нового и непривычного. Думают, что мудрые гуру, а на самом деле упри занудные – скуку толкут и прошлое вспоминают, слушать тошно. Как повадились смолоду благоволить всему, что предписано руководителем и привычно их разумению, так и катят колесо жизни согласно проложенным некогда рельсам. И плевать, что рельсы-то износились, а путь подмыло, и вагон вот-вот перевернется – рука намертво вцепилась в поручень. Докажи ей, костлявой, что не права, – оторви от опоры. То-то же, не по Сеньке шапка…»
Сашка был зол и раздосадован до крайности: только вчера его тиранили, как маленького за совершенно невинную проделку – подумаешь, подложил учителю физики кирпич в портфель. Эка недотрога, – крик поднял, как будто его этим портфелем по кумполу саданули. Вот, если бы хлобыстнули на самом деле, куда поучительней и наглядней был бы проиллюстрирован закон о действии, вызвавшем противодействие. Глядишь, и учащиеся к физике потянулись бы настырнее, если мозги не калапуцкать заумностями, а изложить все просто, как в случае с кирпичом и портфелем…
В голове носились мысли из правоведения о недопустимости детского насилия в семье и оперативности полиции в подобном деле. Сашка, оправдываясь, уверял, что таким образом хотел любимому учителю сделать подарок на текущий дачный сезон, лопата его загреби… с граблями вместе.
«И все же, о действиях полиции при насилии в семье не лишним будет поинтересоваться, а то и написать кой-куда, кой о чём… Пусть дрожат, гниды. Денег не допросишься ни на мороженное, ни в кино с девчонкой сходить. А тут, как назло, еще и пива захотелось с раками…»
И вот сегодня снова назревает… За какую-то двойку в дневнике, на которую на уроке химии случайно кислота капнула и разъела. Ниже учительша приписала три ядовитых строчки про свое недовольство. Их от её же яда тоже развезло. А виноват, как всегда, невинный…
В доме праздник и такая досада…
* * *
В небольшом лесочке среди кустов, травы и всякой лесной трухи из земли торчали рожки: один со сломанным кончиком, на котором сидела бабочка королек. На втором, не сломанном, была нанизана бумажка с надписью чернилами от руки: «Не садиться, – не стуло!» Последняя буква «о» была зачеркнута, и сверху снова добавлена.
Рожки приподнялись, и из земли показалась мордочка с узеньким пятачком, волосатые ушки и шныряющие по сторонам глазки: «Чего бы такого начудить?» – и зашмыгали, очищаясь от песчинок. Трава ласкалась лезвиями стеблей. «Так, чего бы такого?..» – подумал черт Валяй. – Чем бы люциферу угодить, себя позабавить – народ позлить?»
И подсунула-таки нечисть пенек на лесной дороге, да еще сбоку гриб примостился для пикантности инцидента, экзотика пень-колодная… И леса того, с гулькин нос, а вот, поди ж… Машина в него браво въехала, подпрыгивая на колдобинах – красота дурманящая. Водитель нажал на газ, чтоб дух разгайдался, как на качелях, да с задором разухабисто промчаться. Легковушка наскочила на огрызок бывшего дерева, скакнула, что ретивый конь, и, запрыгав лягушкой с подскоком, завалилась на кусты, подмяв их под себя. Водитель и выругаться не успел, как расположился покойно в обнимку с баранкой, открыв рот и высунув язык. В перевернутом салоне поднятая пыль весело кружилась в солнечных лучах. Благолепие, кабы не бляха-муха.
Находившиеся на задних седеньях мать с дочкой прижались губами и носиками к наклонившемуся к земле стеклу двери. Муж, он же отец, он же Вадим, Вадя, Адя и еще чёрт знает кто, если попадался жене под горячую руку… застрял у рулевого колеса, грубо с ним объясняясь. Баранка в ответ виновато молчала. Два колеса автомобиля, оторвавшись от земли, тянулись к солнцу, беззаботно крутясь и наслаждаясь предоставленной свободой.
Семья спешила на свадьбу к родственнику, степень родства которого путалась в затершихся памятью родословных терминах. Не это было важным тогда… – сформировавшийся продукт в консервной коробке не должен был протухнуть, требовалось извлечение наружу. Пассажирам это было понятно, как никому другому.
– Похоже, – выдавил из себя муж, – на свадьбу мы опоздаем.
– Главное чтоб платье не помялось, – ответила дочь Татьяна, помышляя о любовных утехах, забавах и туалете. Ее мама, Тамара Григорьевна, прижавшись лицом к стеклу двери, тяжело дышала, накапливая энергию возмездия виновным в происшествии, хоть бы сам дьявол в том был повинен. Она помнила о внешнем виде в любом состоянии души и тела, и буром за себя постоять умела, любила, могла – персоне, нарвавшейся на ссору – не позавидуешь. Но вот нужда пришла, и как тут быть в консервной банке? Ее мозг находился в поисках консервного ножа для вскрытия закупоренного металла, а заодно и мягких тканей того, кто не успел бы увернуться. В голове пульсировало и рвалось наружу желание укусить подвернувшегося под руку. Обида, что не в кого было вцепиться, огорчала. Тамара Григорьевна учащенно глотала слюну, злость закипала. Остальные молча выжидали.
Невдалеке… Волосатая мордочка с влажным пяточком довольно похрюкивала, распыляя палую листву. Ловкими движениями корпуса чёрт Валяй разгреб землю над собой, и стараясь оставаться незамеченным, выбрался из-под земли. Нарушенные закономерности человеческой жизни доставляли ему наслаждение. Два колеса перевернутой машины продолжали вращаться, не зная усталости.
«Надо будет их подкручивать, чтобы вертелись правде вопреки, ученым в недоумение, – пусть себе мозги сушат и других ерундой морочат , – подумал Валяй, – к моим заслугам малая добавка», – и высокопарно погладил сломанный рог.
Бес Валяй был доволен. Накануне он закрутил безымянный палец руки за мизинец, а указательным почесал сломанный рог, и все свершилось согласно задуманному. Машина перевернулась, и пассажиры оказались заключенными внутри. Было желание адского огня добавить к происшествию, но что-то отвлекло, и необходимый окончательный процесс консервации не состоялся. «Не употребляю я консервы, – позже оправдывал свою оплошность Валяй, – да и звезды расположились не пойми как…»
* * *
«Учиться, ёшь твою медь! Слушаться и учиться, учиться и слушаться, бестолочь!» – приговаривал Владимир Олегович, нанося ощутимые удары увесистой рукой по мягкому месту сына Сашки, заслужившему битие за совокупность прегрешений. Это не мешало остальным членам семьи поспешно и трепетно готовиться к свадьбе родственника Емельяши. Годики переростка без определенного рода занятий утюжили четвертый десяток – самый раз обзавестись женой. Всем, включая невесту, он говорил, что занимается шустрым бизнесом, тем и покорил… Но вот каким: ни богу, ни дьяволу о том известно не было. Все должно было разрешиться само собой со временем или же в постели новобрачных… Молодая была крепка телом и сном, и как все, хотела быть богатой и счастливой. Счастье ее подстерегало… – дьявол смеялся.
Жених изрядно хлебнул из бутылки крепкого напитка и бахвалился фантазиями завертевшими голову в водовороте романтики. Жизнь заметно порозовела, как и лицо «именинника». Емельяша отлил немного жидкости в ложку и, чиркая одну за другой спички, пытаясь разжечь, в конце концов, добился успеха, явив слабое синее пламя, хилыми язычками подтвердившее качество продукта. «Горит! Горит! Смотрите!» – закричал он голосом покорителя инопланетных миров. Молодая смотрела на избранника, и думала о счастливом будущем детей, которых им предстояло зачать.
Сашка, выбрав удобный момент и отсутствие отца, и себе лизнул напиток из бутылки, облюбованной женихом. «Фу, горький», – сказал он, и поскольку не был никем услышан, глотнул еще немного, для ознакомления воздействия огненной жидкости на юный организм. Подействовало… Пространство поплыло, время испарилось и на душе стало радостно и спокойно, несмотря на невыученные уроки. Хотелось крикнуть: «Виват, самогонка!», – но он удержался из последних сил. Ремень отца был тому воздержанием и вражьей порукой. Пока никто не видел, Сашка плеснул еще немного в стакан и быстренько выпил. Смелые мысли тут же полезли из головы: «Нельзя в школе хорошо учиться – мысли о несовершенстве и не справедливости жизни заклюют». Он поделился этой мыслью с проходившим мимо Симоном. Тот нежно погладил школьника по голове и нарек ему быть ученым. Рука Сашки потянулась к бутылке: в голове гуляла свобода мысли, в душе – сила духа. Организм крепчал во всех направлениях.
Пламя, горевшее в ложке, потухло; жених огорчился. Невеста чмокнула его в темечко для моральной поддержки. Емельяша снова взялся за спички.
«Жидкости много, а спичек мало. Поэкономней будь, еще пригодятся для дальнейшей жизни», – посоветовала невеста, и наступила острым каблуком своей туфли на ногу жениху. Тот согласно ойкнул.
* * *
А за стеклом… Прижавшись лицом к лицу, в роскошных кустах Лека с Иришей устроили себе гнездышко, и уже изготовились для любовной утехи, спеша войти в мир колдовского блаженства и неописуемого восторга. Их внимание не могли отвлечь диковинные звуки, производимые несуразностями навязчивой цивилизации. И даже опасно надвигающийся со скрежетом мрачный силуэт машины, не посмел отвратить счастливую пару от задуманных планов. Поверженное авто расположилось на кустах с не меньшим удобством, чем Лека с Иришей в своем гнёздышке. Два женских лица, прижатых к стеклу внутри машины оказались в полуметре от двух других лиц, принадлежащих Леке и Ирише. Они уставились во влюбленную парочку удивлёнными рыбьими глазами. Лека и Ириша ощущали только друг друга: до всего прочего им дела не было, – лицезреть посторонних в сей момент в расчёты не входило. Лека думал о назревающем процессе таинства, Ириша о женитьбе и продолжении рода человеческого. Каждый считал свои планы наиважнейшими, как и дети в песочнице.
– Помогите! Помогите выбраться нам отсюда! Двери заклинило! – кричали законсервированные в машине.
– Мы вас не звали сюда, – ответила Ириша и притиснулась к Леке. У того потекли слюни по розовевшей щеке. – Вишь, моду взяли… А если мы к вам без приглашения, да в постель?.. А? Каково? Да, и какого?!
– Помогите! Помогите… – не унимались пассажиры машины, стиснутые обстоятельствами. Машина тихо потрескивала в ответ, покачиваясь на ветках густых кустов.
– Закончим наши отношения, а после выслушаем вас, если не будете надоедать, – соизволила оставить надежду пострадавшим Ириша, и активно стала поддерживать партнера в его желании. Желание росло и требовало уединения.
– Постесняйтесь, ради бога, – заголосила Тамара Григорьевна, – моей дочери только пятнадцать…
– Пусть учится! Любовь – это и есть, в самый раз, божье дело, – за участившимся дыханием нашла секунду, чтобы вставить ответ Ириша, – где ещё опыта набраться юности?
– Татьяна, закрой глаза и постарайся думать о чем-нибудь приятном, – приказала мать, вспомнив советы психологов.
Послушная дочь прикрыла глаза, оставив узкую щелку из любопытства, и стала думать о желанном. Природа и естество гнали мораль прочь, обнажая нелепость подобных советов.
– У вас, что здесь телефон не принимает сигналы? – клацая впустую по стеклу айфона раздраженно спросила Тамара Григорьевна.
– Здесь зона плохого приема – паутинное царство. Видно, где-то, нечто, за что-то зацепилось и не пускает. Не щелкайте напрасно по экрану – поиграйте лучше в игры, если загружены, – объяснил Лека с технической стороны, как настоящий мужчина, положение дела.
Паутина, разбросанная на ветвях, нежно поблескивала в солнечных лучах. По лесенкам своего царства бегал недовольный паук, по-старчески перебирая кривыми ножками. Он нагло влез в поле зрения Вадима, в котором все остальное запечатлелось разноцветным мутным пятном. Его резкие и быстрые движения говорили о крайнем возмущении тем, что недостойные людишки на своих стальных мамонтах нагло лезут всюду, где их не ждут. Вечно от них всякие гадости исходят. Скоро со своей астрофизикой и до солнца доберутся, – вот и конец светлой жизни настанет. Еще прадеды о том предупреждали. Единственный способ навести порядок на планете – избавиться от клятого люда, – иначе, они солнце таки потушат. И самое парадоксальное, что в своей деятельности мрут, как мухи к зиме, но и размножаются, как тараканы на кухне. От мух, хоть польза, а от этих, лишь ожидание злосчастий. – Такие мысли навевал хозяин паутины, бегая взад-вперед, надувшись на окружающую жизнь, и вытаращив огромные глазища. «И этот гадский монстр не переворачивается далее, лишь потому, что поддерживается паутиной…»
«Паук, мразь кривоногая. Небось, радуется насекомое, что я в машине в смятом состоянии застрял. Дай ему волю, так он всё авто паутиной затянет», – по спине Вадима ползали мурашки, словно, снег таял, и мерещился паук, расправивший свою паутину у него в тылу, на спине. Не другой паук, а тот же самый, бегающий по паутине на кустах перед глазами, в двух ипостасях: спереди и сзади, хотя такое казалось невозможным.
Вадим вновь с обвинением посмотрел на баранку, и одновременно на паука в поле видимости, стараясь отвлечься от нахлынувшей досады. Стало еще тоскливей. Ощущение таяния влаги на спине сменилось на копошащихся мурашек на голове… «Без паучьих ножек здесь не обошлось. Как же это он и тут и там одновременно, не понимаю… А ведь точно: ползал по спине, кривоногий, а теперь на голову перебрался: думает, в чащу забрался, пройдисвит, – вырвался на простор».
Паук, выпучив глаза, стоя на своей паутине на изогнутых лапках излучал мысль о важности паутины в науке и жизни. Он был уверен, что всё устроено на планете и за её пределами по принципу паутины – знал свою силу в этом и оттого зверел.
Вадим тоже зверел, но по иному поводу.
Спустя прошмыгнувшее время, Ириша глянула в сторону незваных гостей, и довела:
– Она подглядывает за нами, – намекая на дочь Татьяну. – А из глубины… это чьи бесстыжие глаза горят с вожделением?
– Муж мой, Вадим, – поспешила оправдаться ответом Тамара Григорьевна, боясь навлечь недовольство любовников. – Не обращайте внимания. Он – тюха. Ему до подобного нет никакого дела; считайте, что оскоплён.
– Это кто тюха? Кто оскоплён? – глава семейства добавил несколько таких опровергающих слов, что глаза дочери Татьяны зажмурились по-настоящему.
– Прошу вас, не обращайте внимания, он почти ничего не видит. Помогите выбраться нам отсюда. Мы на свадьбу опаздываем… – объяснила свое нетерпение жена, и тихо, чтобы было слышно только в машине добавила, – Молчи, дурак, а то просидим здесь до завтра.
– А как же ему права на вождение машины выдали, если он плохо видит? – поинтересовалась противоречием Ириша. Лека молча сопел у нее на плече, впав в спячку.
– Вы же сами видите, куда он въехал. Зрячий бы отличил дорогу от кустов. А где водительские права взял, – я там не была, ничего сказать не могу. Помогите нам, – жалостно попросила Тамара Григорьевна.
Огромный ворон глубокого черного окраса гордо вышагивал вдоль перевернутой машины и радостно каркал. На его шее, на бечевке, болталась медалька, неведомо как и кем прицепленная. Медаль отблескивала лучами, и попадающий на нее свет не позволял прочесть надпись. Угадывалось, то ли «За добл…», то ли «За спас…» или же «За муж…» в зависимости от того, под каким углом падали на него лучи света и в каком месте пространства находился сам ворон.
Птица взлетела и уселась на расположенное ныне сверху боковое стекло машины, расправив крылья.
– Что это за птица, папа, орёл? – спросила дочь.
– Нет, ворона. Обыкновенная галка, страдающая ожиреньем, – ответил отец. – Кое-кого в нашей семье такое же ожидает в скором времени, если не будет полезными делами заниматься.
– Сволочь, – процедила Тамара Григорьевна.
Ворон ударил клювом по стеклу, а после еще несколько раз, подражая азбуке Морзе.
– Фу-фу, гадская птица! – запричитала мать и помахала скорченной из-за неудобства рукой.
Ворон гордо каркнул, потрясая медалькой, прошелся гулко по корпусу потерпевшей бедствие машины и улетел, словно царь, заслонив огромными крыльями полнеба.
– И все же, папа, это пернатое больше похоже на орла, – высказала мнение дочь Татьяна. – Ты просто никогда их не видел. А увидев, не узнал…
– Выберемся из машины, напомнишь, я тебе за противоречие отцу взбучку устрою со всеми порхатыми вместе.
– Не порхатыми, а пернатыми, – поправила дочь, и лукаво добавила, – давненько ты зоологию не читывал.
– Не перечь отцу: если порхают, – значит, порхатые. Выберемся на свободу, покажу, как зоология порхать будет по твоим изнеженным телесам, и мама не поможет…
– Ты непростительно груб, Владя. Я тоже в этой птице признала орла: такой же горбатый клюв, как на монетах, и впечатляющий размах крыльев, – встала мать на сторону дочери. Не припомню, чтобы на деньгах ворону изображали. – Так что нас двое орлят, а ты один со своей вороной целуйся…
«Моя работа, мои проделки!» – бежал вприпрыжку черт Валяй, радостно помахивая рукой пролетавшему ворону. А после упал и стал валяться по траве, ножки вверх, выявляя радость и довольство.
Ириша растолкала Леку и они стали собирать разбросанные кругом вещи, напяливая на себя предметы одежды. Они не стеснялись присутствующих в машине, как будто те были не одушевленными созданиями. Живая рыба, резвящаяся в море, вызывает одно восприятие, а вот она же в консервной банке – совсем иное. Так и с этими, навязавшимися на чужую голову…
Лека покрутился возле перевернутой машины и заключил:
– Чем мы можем помочь? Они сами себя заключили в эту консервную банку, металл кругом. Правда, пришёл мне на ум некий садистский анекдот: что если подпалить бензиновый двигатель, спички у меня есть, – найдут они щель, чтоб выскочить? Изыщут внутренние резервы организма и смекалку в критический момент?
– Вот ещё помощники, гребанные. И в самом деле, подпалят машину, – произнесла Тамара Григорьевна шёпотом, и громко заголосила: – Мы вам заплатим, деньги отдадим все, что есть… А иначе, сгорят задаром… Не допустите сей бестолковости.
Лека посмотрел на открытую, изогнутую крышку багажника, влез наполовину в него и брыкнул ногой в заднюю стенку. Образовалась значительная щель, нагнув задние сиденья в кабине машины, немного придавив расположившихся там пассажирок: раздался недовольный визг. Лекино действие доставило неудобство дамам, но приоткрыло окно в жизнь и путь к освобождению. Теперь даже им стало понятно, в какую сторону копать, и на смену крику отчаяния явился возглас надежды.
Первыми из багажного отделения выбрались женщины, демонстрируя, как будет выглядеть человек, если его повертеть в стиральной машине. Впрочем, заглушить запах французских духов машине так и не удалось. Еще древние мыслители говаривали, что запах, а тем более дух, куда надежней хрупкой плоти.
Последним вылез глава семейства и первым делом осведомился, нет ли у освободителей выпить чего-нибудь бодрящего. Получив отрицательный ответ, он, очевидно, огорчился, сплюнув на землю горькой слюной.
– Это ваш велосипед? – продолжал глава семейства опытным глазом оценивать обстановку вокруг и, дождавшись положительного ответа от Ириши, тут же предложил: – Продайте мне его…
– Ну, дядя, ты даешь… – прокомментировал просьбу Лека, – свою технику угробил, и под нашу яму роешь. Вот пройдоха. Да и как вы усядетесь втроем на одном велосипеде?
– Усядемся… Я один усядусь. А вы моих девочек доведете до поселка, а там они путь найдут. Да и машина может подвернуться попутная…
– Давно не было… Дорога тут не очень… Мало, какой дурень заедет.
– Наш заехал, – прокомментировала Тамара Григорьевна, – сократил дорогу; а я предупреждала…
– Велосипед мы вам не дадим, сами покатим, – сообщил Лека. – До поселка три километра, дойдёте быстро вприпрыжку. Может, кто подберёт по дороге…
– Не хотите ли нашу машину купить? – спросил на прощание Вадим.
– Можем обменять на велосипед ваши останки, так и быть, – сделал встречное предложение Лека.
– Вы обещали вознаградить деньгами, всеми, имеющимися, в случае вашего освобождения, – напомнила веско Ириша, изобразив обиженную тигрицу.
– Не слышал, не знаю. Я деньги дома в холодильнике оставил, в банке с капустой закопаны, – ответил холодно Вадим.
– Вы же хотели купить велосипед, а деньги дома оставили. О кредите, что ли, мечтали? Так это не к нам – в банк валите, там дурней ждут. Веселый человек; хороша купля-продажа, – нечего сказать, разве что посмеяться бесплатно.
– Оставил бы в залог золотые сережки жены с кольцами в придачу. Да и с дочки есть что снять…
Тамара Григорьевна лишь недовольно хмыкнула и отошла в сторону, рассматривая в зеркальце уголок глаза. В душе клокотал вулкан, готовя свою магму выбросить наружу на попавшуюся под руку особь.
Расстались недовольными друг другом, но с улыбками на лицах, мысленно желая визави всякой гадости в дальнейшей жизни.
* * *
Мефистофель маялся вопросом, к решению которого тяготился подойти, что не свойственно сущности дьявольщины. Вот она проза вне жизни, кто б подумал…
Задуманное требовало воплощения, и он, стряхнув сомнения в бездну, позвонил Господу и, не дожидаясь хулы, затараторил аргументы в пользу совместного существования ради нерушимости мироздания. Номер телефона Антихрист, в народе –Мефистофель, выманил у святой девы Фаины, прикинувшись праведником божьим, и заманив в романтичную ловушку фраз и обещаний. Разомлев, расчувствовалась дева и сообщила не сдержавшись… романтикой повеяло.
– О, Вседержитель! Склоняю голову к святейшим ногам. Хочу раскаяться на время беседы за непостижимость своих деяний, хотя судейского решения-то по ним не было. Разве что порицание толпы, – а это очень спорный момент, чтобы не сказать, сомнительный. Так что в твоем интересе, Господь, – лиши меня языка, если не искренен, – чтоб разговор продолжался подольше и выявил границы дозволенных действий (лучше бы, конечно, взаимодействий). Нам друг без друга никак нельзя. Мы два полюса одного дела, всюду, куда взгляд не кинь: ты хороший, я – плохой; тебя все любят, почитают и умоляют. Меня ругают, гонят, клянут. Но убери меня, и что останется тебе? На кого невзгоды сваливать, благие людские глупости и аномалии? Ты организовываешь бури, вулканы, землетрясения в наказание нерадивости, а огрехи достаются мне. Что скажешь, Вседержитель? Как вершить справедливость после, когда зла не станет? Вмиг забудут, осмеют и не покаются. Обозлившись, Создатель, ты лишишь Землю одного полюса, конец придет тобою созданным людям. Позволь спросить, какой же смысл их был растить, учить, воспитывать безмерно времени, чтоб после уничтожить в муках? Зло – это моя стезя, вот и борись со мной в делах спорных, сомнительных, многообразных. Заодно и развлечемся в игре, глядя на несовершенства смешных людишек. Глядишь, нежданно-негаданно, на пользу пойдут мои проказы мирянам, – станут они такими, какими хотел ты их видеть. Не все ж со строгим лицом важность дела изображать; потешиться для забавы не грешно и всегда полезно, и владельцу гроша, и хозяину Вселенной. Позволь предложить развлечение, – подобное всегда нелишне: берем любое исходное данное, – будь то корабль, остров или страна. Ты делаешь первый ход в их развитии (без ревности уступаю первенство по праву господствующего), я произвожу второй. И так двигаемся последовательно, как в шахматах – наслаждаясь, ликуя, огорчаясь, – в зависимости от случившегося результата. Если уж совсем дела плохо сложатся, – всё исправимо, – можно перевести игру с шахматных ходов, например, в шашечные. Игра в шашки немного проще по количеству комбинаций, переформатируем фишки, а то и вообще заменим, – всё ж в наших руках. Прошу прощения, Вседержитель, – в твоих. Скажешь, – бред! Так оно и есть. Но какова забава! – приятно эффект творчества увидеть и при этом с неба не свалиться…
* * *
Умы заносчивых всезнаек, расположившихся в парке отдыха за шахматными столами, пыжились над проблемой: если Господь находится на небесах во Вселенной, то есть, повсюду, а дьявол на противоположном полюсе, – то где он, этот второй полюс находится? Атмосфера за игровыми столами накалилась, и мат мог разразиться за каждым последующим ходом. Болельщики сжимали кулачки в готовности отпора чего-нибудь или кого-нибудь.
…Наиболее отважные предположили, что дьявольский полюс находится тоже – везде. А если оба везде-везде, то это практически всюду и вместе. Кое-кто из коллег отвернулся и отодвинулся от слишком смелых в своих научных изысканиях шахматистов. Некоторым пришло на ум воспоминание об инквизиции, и сожалении о том, что слишком долго она отсутствовала на земле, и не пора ли ей снова взяться за дело? Человеку трудно жить без кнута и раскаленных добела щипцов инквизитора перед глазами, – шалит и от рук праведников отбивается, не ведая своего счастья в покорном повиновении.
По клетчатым столам ползали пешки, скакали кони, стояли, набычившись, ладьи, а по диагоналям офицерьё готово было обнажить шпаги и ужалить. Но до падения короля дело пока не дошло: королева держала его в своих объятиях.
Здесь были два друга-коллеги, совместно терзавшие науку в некоем институте, с приставшими прозвищами Бах и Гарде. Козырь – чудак и насмешник, с лысой до блеска головой и с крупным носом крючком, за что получил дополнительное прозвище – Гриф, на которое обижался, и не отзывался. Удачливый предприниматель Эндшпиль, колотивший своё достояние на использовании теории Большого взрыва во Вселенной в коммерческих целях. Как такое возможно? – интересовались непосвященные и утыкались в многозначительное молчание. Тайна. Тайна, стоящая денег. Индус – умный, молчаливый, в тюбетейке, средних лет с завитком волос на лбу, творил чудеса в эндшпиле и не только. Очень не любил проигрывать. А кто любит? Но индус в этом случае начинал отмачивать майсы с зейхерами, как сказал бы житель земли обетованной.
Поднаторевший в шахматах народ был сосредоточен на своих амбициях и очень болезненно относился к эмоциональным травмам, наносимых проигрышем. Став за шахматную доску с такими фанатами, всегда будь готов к мату. Дрались не часто, но регулярно. Едкое слово достигало своего результата надёжней и весомей. Таких уважали. Но и били в первую очередь, как вредных бацилл. Интеллигенция, ядри… иначе не тямает, вечно оспаривает очевидное остальным. Очевидным остальным тоже доставалось. Таково неизбежное течение жизни с регулярной профилактикой от заблуждений.
Непосвященный мог подумать, что шахматисты жмутся к шахматным столикам от смущения по отношению к миловидной девушке, обосновавшейся на скамейке рядом. Конечно же, каждый готов был влюбиться в цветущее диво, да хоть помечтать о второй юности: нежные черты лица, осанка лани, круглые дымчатые очки, каковыми пользовался Джон Ленон, прославляя свой ансамбль. Душистые волосы спадали на плечи золотистыми локонами. Некоторые уверяли, что при уходе за волосами без бриллиантовой пыли не обошлось. Иные клялись, что застали как-то ее с сияющей звездой во лбу, и сияние то было небесного цвета и несло умиротворение и усладу. Но самое удивительное было, что над подобными уверениями никто не смеялся, фантастика… И это те, кто привык докапываться до точных математических расчетов истины в шахматах и жизни, высмеивать фантазеров – все чудеса твои, господи.
Иногда она заплетала волосы двумя косичками, не щадя позолоченных локонов, одна из которых обычно торчала в сторону, и походила на антенну. Девушка всегда что-то читала, медленно переворачивая страницы. Где еще можно было увидеть такие пальцы, завораживающие плавными движениями, слегка касаясь листа страницы и, следом, паря над ней?
